Неточные совпадения
Генерал долго еще продолжал в этом
роде, но слова его были удивительно бессвязны. Видно было, что он потрясен и смущен чрезвычайно чем-то до крайности ему
непонятным.
«Неразумно жертвовать своим спокойствием или жизнью, — говорит дикарь, — чтобы защищать что-то
непонятное и неосязаемое, условное: семью,
род, отечество, и, главное, опасно отдавать себя в распоряжение чуждой власти».
Этот старик тоже страдал, он несчастен, его гонят; я уже несколько лет его знаю и всегда питала к нему
непонятную симпатию,
род любви, как будто что-то предчувствовала.
В то время как вводилась рекрутская повинность, Кантемир изощрялся над неслужащими; когда учреждалась табель о рангах, он поражал боярскую спесь и местничество; когда народ от притеснений и
непонятных ему новостей всякого
рода бежал в раскол, он смеялся над мертвою обрядностью раскольников; когда народ нуждался в грамоте, а у нас учреждалась академия наук, он обличал тех, которые говорили, что можно жить, не зная ни латыни, ни Эвклида, ни алгебры…
Нам казалось
непонятным уверение Гоголя, что ему надобно удалиться в Рим, чтоб писать об России; нам казалось, что Гоголь не довольно любит Россию, что итальянское небо, свободная жизнь посреди художников всякого
рода, роскошь климата, поэтические развалины славного прошедшего, все это вместе бросало невыгодную тень на природу нашу и нашу жизнь.
У домов, как у людей, есть своя репутация. Есть дома, где, по общему мнению, нечисто, то есть, где замечают те или другие проявления какой-то нечистой или по крайней мере
непонятной силы. Спириты старались много сделать, для разъяснения этого
рода явлений, но так как теории их не пользуются большим доверием, то дело с страшными домами остается в прежнем положении.
Но в такого
рода учении о человеке остается
непонятным, каким же образом соединяется природный человек с разумом и идеальными ценностями.
То, что я отвергаю
непонятную троицу и не имеющую никакого смысла в наше время басню о падении первого человека, кощунственную историю о боге, родившемся от девы, искупляющем
род человеческий, то это совершенно справедливо.
Я дал слово и, опустясь возле умирающего на колени, стал его исповедовать; а в это самое время в полную людей юрту вскочила пестрая шаманка, заколотила в свой бубен; ей пошли подражать на деревянном камертоне и еще на каком-то
непонятном инструменте, типа того времени, когда племена и народы, по гласу трубы и всякого
рода муссикии, повергались ниц перед истуканом деирского поля, — и началось дикое торжество.